Содержание → ГЛАВА I → Часть 5
Началась жара, и как-то раз, оставшись один, я заснул, истомившись от жажды и усталости. Не знаю, долго ли я проспал. Вдруг мне показалось, что где-то раздается громкий плач. Я попытался поднять голову и не смог. Постепенно приходя в себя, я увидел мою индейскую мать и сестер и почувствовал, что голова и лицо у меня мокры. Только теперь я заметил, что старуха и ее дочери горько плакали. Лишь позднее я обнаружил, что на голове у меня рана. Оказалось, что Манито-о-гизик, застав меня спящим, нанес мне удар своим томагавком, а потом, раненого, бросил в кусты. Вернувшись в лагерь, он сказал жене: «Старуха, мальчишка, которого я тебе привел, ни на что не годен; я убил его; ты найдешь его там-то». Старая индианка и ее дочери, разыскав меня, обнаружили, что я подаю еще признаки жизни. Они долго лили мне на голову холодную воду и плакали, пока я не очнулся. Через несколько дней я почти поправился и меня опять послали на работу по сооружению загона. Но теперь я изо всех сил старался не заснуть, прилежно помогал индейцам и точно выполнял их указания. И все же со мной обращались очень жестоко, особенно старик и его сыновья Ши-мунг и Кво-та-ши. Когда мы жили в охотничьем лагере, один из них дал мне уздечку и рукой показал, в каком направлении идти. Я пошел в ту сторону, догадавшись, что мне приказано привести лошадь, и поймал первую, какая попалась мне на глаза. Так по жестам я научился довольно хорошо угадывать, какие услуги от меня требовались.
Когда мы возвращались с охоты, меня заставили всю дорогу до деревни нести на спине тяжелый тюк с вяленым мясом. Я чуть не умирал от голода, но не посмел взять ни кусочка. Моя индейская мать, кажется, жалела меня и иногда припрятывала немного мяса, которое давала мне, когда старик куда-нибудь уходил. По возвращении в деревню молодые индейцы в хорошую погоду занимались тем, что били рыбу копьем. При этом мне поручалось править каноэ. Так как я не слишком хорошо справлялся с этим делом, они часто набрасывались на меня и избивали тупым концом копья. Почти каждый день мне доставалось от кого-нибудь из них. Некоторые индейцы, не из нашей семьи, порой жалели меня; тайком от старика они давали мне поесть и обращались со мною ласково.
Осенью, после того как кукурузу убрали и запрятали на зиму в сун-джи-гвун-нуны, или тайники, индейцы ушли на охоту к реке Сау-ги-нонг. Там, как и всегда, пока я находился среди них, меня сильно мучил голод. Я часто ходил с охотниками в лес и видел, как они что-то едят, но, когда пробовал узнать, чем же они питаются, от меня это тщательно скрывали. Наконец я случайно нашел несколько буковых орешков и, хотя видел их впервые, рискнул попробовать. Они мне очень понравились, и я показал их индейцам. Те рассмеялись и сказали, что именно этими орешками они уже давно лакомятся. Когда выпал снег, меня заставили следовать за охотниками и часто поручали тащить до лагеря целого оленя, с чем я справлялся с величайшим трудом.
Ночью я спал менаду очагом и входом в шалаш (Места в шалаше по традиции строго распределены. В середине находится очаг. Почетным считается место между очагом и задней стенкой, а самым плохим — между огнем и входом. ), и, когда кто-нибудь входил или выходил, мне доставались пинки ногой. А если кто-нибудь ночью пил, то меня неизменно обливали оставшейся водой. Старик всегда был со мной очень суров, но иногда мне доставалось от него особенно сильно. Однажды утром он встал, надел мокасины и ушел. Но вдруг он вернулся, схватил меня за волосы, вытащил наружу и ткнул лицом в кучу экскрементов, как поступают с провинившейся кошкой, а затем поднял и бросил в сугроб. В таком виде я не посмел вернуться в шалаш. Наконец вышла мать и принесла мне воды, чтобы отмыться. Мы тогда собирались переменить место стоянки, и, как всегда, на меня взвалили тяжелую ношу. Но я не успел как следует умыться, и индейцы, почувствовав исходившую от меня вонь, стали спрашивать, что случилось. Знаками и с помощью небольшого запаса индейских слов я уже мог теперь объяснить, как со мной поступили. Меня пожалели, помогли вымыться и дали поесть (Здесь Джемс дает сноску, в которой отмечает, что Теннер перенял «индейский обычай скрывать свои чувства». Однако он не мог забыть того позора, который ему, десятилетнему мальчику, нанес Манито-о-гизик. Услыхав о смерти старого индейца, Теннер, будучи уже взрослым, выразил свое удовлетворение, «так как хотел ему отомстить». ).
Закладки
- Весьма характерно в этом отношении, что введение Джемса не было…
- Вскоре после этого индейцы, настреляв довольно много бизонов,…
- Я уже точно не помню, какие происшествия приключились с этого…
- В прерии мы оставались около месяца, а затем возвратились…
- Поняв, что уговорить Киш-кау-ко не удастся, я взял в руку…
- Но отец не умер. Прибыв в Со-Сент-Мари, мы сложили все вещи…
- Поездка в Кентукки. — Гостеприимство белых. — Возвращение…
- Убив выдру, я занялся преследованием медведя. У меня было…
- У ассинибойнов этот обычай соблюдается очень строго всеми женатыми…
- Уполномоченный по делам индейцев в районе Форт-Кларка…
- К концу зимы в окрестностях лагеря появилось так много бизонов,…
- Вскоре после этого все индейцы из ближайших окрестностей…
- Охота с «применением магии». — Беспечность индейского…
- Ва-ме-гон-э-бью, женившийся осенью на индианке из племени оджибве,…
- Позднее Мак-Доннальд посетил меня в Ме-нау-цхе-тау-науне,…
- «Ты мой должник! » «Разве был такой случай, чтобы я взял что-нибудь…
- Внутри крепости окна и двери дома были ярко освещены.…
- Узнав об имени моего убийцы, купцы решились тотчас отправиться…
Контактная форма
Для связи заполните все обязательные поля.
Обратная связь © 2010 — www.qageieko.atspace.name